— Я это знаю.
— Но я заплатила за лодку, также из твоих денег.
— Каких — моих денег? У меня нет денег.
— Глупости! Так я и платила вместо тебя одному за другим в Полене и в Вестеролене. Ты больше никому ничего не должен. Вот отчёт, — сказала она и ударила рукой по бумаге.
— Я не хочу видеть никаких отчётов.
— Ещё бы! — насмешливо заметила Паулина. — Я вовсе и не собираюсь тебе показывать. Если я не ошибаюсь, то ты так же мало понимаешь в отчётах теперь, как и раньше, и поэтому свой отчёт я передам в руки областного судьи и прочих властей. Потому что ты и теперь точь-в-точь такой же, каким был двадцать лет тому назад, — не умеешь устраивать свои собственные дела и ведёшь себя, как ребёнок или птица бездомная.
— Ты права, Паулина, и я не знаю птицы более бездомной, чем я.
— А вот и чековая книжка, — сказала она и ударила по ней. — Изрядная сумма денег накопилась за эти годы. А деньги ты получишь в банке — или здесь, или в Будё.
Она не назвала суммы, а он не мог спросить и только сказал:
— Я не понимаю, как ты можешь так говорить, Паулина! Ты не должна мне никаких денег, ты ведь знаешь, что, перед тем как уехать из Полена, я отдал тебе всё, что оставалось у меня.
Паулина кивнула головой:
— Да, ты прав. И поэтому я и ответила тогда окружному судье, что деньги эти мои — и больше никаких. И двое свидетелей под этим подписались. И потом я нахожу, что с твоей стороны было, пожалуй, слишком шикарно писать и требовать, чтобы тебе прислали деньги, вместо того чтобы приехать за ними самому.
— Это правда, я держал себя слишком важно.
— Потому что, как я могла знать, что ты именно и есть тот, за кого выдавал себя?
— Конечно, не могла, — согласился Август.
— Ну, а в конце концов мне всё-таки пришлось приехать сюда, потому что ты так и не появился, — сказала Паулина, чтобы как-нибудь окончить этот разговор.
— Я всё никак не мог выкроить время, но я приехал бы как раз теперь, если б не...
— Глупости! У тебя было время с самой весны. Но теперь дело не в этом, и ты получишь деньги! Она опять свернула бумаги и спрятала их в карман пальто.
Август сделал последнюю попытку:
— Это твои деньги, Паулина.
Она свирепо фыркнула.
— На что они мне? Они мне не нужны, и ты, пожалуйста, не воображай. И брату Йоакиму не нужно: он одинокий, и у него есть двор.
Постучали в дверь, и вошла служанка с подносом, на котором стояло кофе и домашнее печенье.
— Да что же это такое! — воскликнула Паулина.
— Фру услыхала, что у тебя гости, На-все-руки, — сказала девушка.
— И ещё какие гости! — подчеркнул Август.
Паулина: — Ну, я бы этого не сказала. Ведь мы были знакомы с малых лет.
— Ну, а теперь — пожалуйста, кушайте, — сказала девушка и ушла.
Паулина сразу оживилась.
— Да, действительно, нельзя сказать, чтобы в этом имении жили бедно. Целое блюдо печенья! — Она налила им обоим кофе и тотчас попробовала и улыбнулась. — И что за кофе! Нет, в таком случае я сниму с себя пальто и посижу у тебя немного, Август. Как это она тебя назвала? На-все-руки?
— Да, потому что я считаюсь здесь мастером на все руки и работаю у консула по самым разнообразным специальностям.
— Да, отличный кофе! — сказала она и стала пить. — Тебе хорошо здесь?
— И говорить нечего! Фру относится ко мне, как сестра.
— Я привезла тебе привет из Полена, — сказала она. — Красивые дома, которые ты с братом Эдевартом построил там, стоят и украшают дорогу до самых сараев для лодок.
— А фабрика? — едва слышно спросил он.
— И фабрика стоит всё в том же виде, как и стояла. Я пробовала продать её для тебя, но ничего не вышло.
— Она не моя, — сказал Август.
— Ну, а я выплатила обратно все акции из твоих денег. И я заплатила по всем счетам: и за стальные балки, и за крышу, и за цемент, тоже из твоих денег. Ну вот, кажется, это всё. Ах, какое чудное печенье! И сколько его! Целая гора! Я его ем и ем, а гора всё не уменьшается.
— Ну и кушай вовсю!
— Да, фабрика так всё и стоит. Ты бы мог приехать и пустить её в любой день. Но что ты будешь изготовлять? Чего ты только ни делал в Полене? И некоторые вещи были удачные, другие — нет, но что осталось от всех этих твоих трудов, вместе взятых? В деревнях опять повсюду принялись за тканьё, а на что в таком случае фабрика? Да, сестра Хозея по-прежнему умнее нас всех: она и прядёт, и ткёт, и шьёт и никогда не покупает никакого белья в моей лавке. Ты уговорил Каролуса продать всю кормившую его землю под постройки, и он чуть было с голоду не умер. Ты хотел заставить Эзру насадить рождественские ёлки на его земле. Ха-ха-ха! Но ты не на таковского напал, когда обратился к этому самому Эзре, — помнишь, Август? Впрочем, я со своей стороны никак не могу пожаловаться на твоё поведение в Полене, потому что у меня ведь остался несгораемый шкаф, который ты купил для банка в Полене, и он мне каждый день приносит пользу: я прячу в него свои торговые бумаги, и почту, и протоколы брата Йоакима, старосты. А потом этот твой банк, Август! И как это тебе в голову пришло устроить банк? Но, слава богу, я справилась с этим, как со всем остальным, и возвратила каждому всё, что он вложил.
— Не понимаю, как у тебя хватило денег на всё это, — сказал он.
Она: — Деньги я взяла у тебя. Это были твои собственные деньги.
— Да, но в таком случае ничего не должно было остаться? — допытывался он.
На это она ничего не ответила и продолжала пить кофе и есть печенье.
— Конечно, несгораемый шкаф обошёлся мне дёшево, — сказала она, — но я никого не обманула, а тебя-то уж и подавно.