А жизнь идет... - Страница 91

— Нет, на что они мне? — спросила Корнелия.

Как глупо было с его стороны быть до того влюблённым, как только не стыдно! Когда она дотрагивалась до него рукой, сладкое чувство пронизывало Августа насквозь, и нависшие усы дрожали. Если б он увидал самого себя, он бы взял себя в руки, но здесь не было зеркала. Становилось всё хуже и хуже: он начинал выдумывать, хвастаться, выворачиваться на изнанку. Потом он улучил минутку и схватил её за руку. Побуждение у него было самое хорошее: он хотел вложить в неё крупную ассигнацию и потом закрыть её. Это была такая жалкая и узенькая рука, верно, от дурного питания пальцы возле ногтей были в трещинках.

— Что это? — спросила она, неприятно поражённая, и отдёрнула руку.

— Да, что это? — сказал и он, и ему не оставалось ничего другого, как фыркнуть.

И опять ему следовало бы взглянуть на себя: усы его дрожали, и в углах рта показалась слюна.

— Я обжёг тебе руку? — произнёс он. Но она ничего не ответила.

— Было бы очень обидно, если б я обжёг тебя!

— Не понимаю, что вам от меня надо, — сказала она.

— И я тоже, — кратко ответил он и взял себя в руки. Он собрал деньги и лотерейные билеты и положил бумажник в карман.

Куртка у него была на блестящей шёлковой подкладке, шёлк шелестел, внутренний карман был обшит швом ёлочкой.

Но обратила ли она внимание на наряд, или подумала, что подкладка бумажная?

— Да вы никак весь сделаны из денег? — воскликнул Тобиас.

— Как это? — спросил Август. — Нет, я не сделан из денег, — этого нельзя сказать. Но если ты думаешь, что эти крохи — всё моё имущество, то ты ошибаешься. Это-то я могу сказать.

Но все его слова были ничто, пустота для Корнелии. Он мог бы произнести слово «миллион», а она бы подумала, что он говорит о песке морском из священного писания.

Корнелия ушла в спаленку.

Её брат, маленький умный Маттис, сидел в углу и возился со старой гармоникой. Август в юные годы был настоящим артистом по части гармоники, он мастерски играл песни и сам пел при этом. Но в последний раз он играл так давно, может быть, сорок лет тому назад, голос у, него пропал, и пальцы перестали сгибаться.

— Покажи-ка мне! — сказал он.

Старый музыкант и знаток потрогал слегка клавиши, прислушался к звукам и задумался. Нет, теперь его пальцы не могут носиться взад и вперёд, вверх и вниз по клавишам, как в юные годы, но он всё-таки попробует сыграть песню с медленным темпом: «Девушку из Барселоны».

И это ему удалось, чёрт возьми! Вся изба наполнилась небесной музыкой, случилось чудо.

Корнелия быстро выскочила из своей каморки и остановилась, как перед чем-то крайне неожиданным.

— Вы даже и играть умеете! — сказала она.

— На таком инструменте, как этот, — нет, — снисходительно ответил Август. — Как тебя зовут? — спросил он мальчика. — Маттис. Отлично, теперь покажи, что умеешь ты.

Маттис смутился и ничего не мог сыграть.

— Да этого и нельзя было ожидать, — сказал Август. — Это же корыто, а не инструмент! Знаешь, что я тебе скажу, Маттис: если завтра, в двенадцать часов, ты зайдёшь в сегельфосскую лавку и скажешь, кто тебя прислал, то там тебе дадут хорошую и новую гармонику!

Маттис вытаращил глаза.

— Что ж ты не благодаришь? — сказала Корнелия. Маттис, уничтоженный и счастливый сверх меры, протянул свою крошечную руку.

— Гм! Какой великолепный подарок ты получил, Маттис!— сказал Тобиас и вышел из избы. Немного погодя вышла и жена.

— Поиграй ещё немного! — попросила Корнелия.

Август опять снисходительно:

— На таком инструменте? Это пригодно для мальчиков, чтобы упражняться; что же касается меня, то я за последнее время играю только на рояле и на органе.

— Всё-то вы умеете! — сказала она.

Он понял из её слов, что теперь она считалась с ним больше, чем прежде, что он поднялся в её глазах. Десять тысяч овец и миллион крон были ценности вне её понимания, но ловко сыгранная песня тронула её сердце.

— А ты, Маттис, ты, верно, всю ночь спать не будешь, — сказала она, — в ожидании такого подарка.

Август: — Если б ты захотела, ты бы получила подарок куда лучше этого, Корнелия.

— Я? А за что же мне его получать?

— Пойди сюда, сядь ко мне на колени, и я скажу тебе — за что.

— Нет, — упрямо сказала она.

— Так ты не хочешь?

— Нет.

Тогда он высказался прямо. Он мог себе это позволить, он не был первый попавшийся.

— Ну, а если я предложу тебе всё, что я имею, чтобы ты была моею, Корнелия, — что ты на это скажешь?

Она побледнела.

— Что вы этим хотите сказать? Вы совсем с ума сошли?

— Нет, я не сошёл с ума, — отвечал он. — Я говорю то, что думаю.

— Чтобы я была вашей женой?! — воскликнула она.

— Разве это так немыслимо?

— Совершенно немыслимо, — оказала она. — Этому не бывать.

Молчание.

Август высказался до конца:

— Для тебя всё стало бы совсем другим, если б я был твоим спутником в жизни, а не какой-нибудь крестьянский сын из соседних деревень. Я могу купить тебе десять дворов и одеть тебя в бархат и драгоценности, — никто не узнал бы тебя!

Корнелия: — Да, но мне вовсе не хочется большего, чем он имеет.

— Тебе бы не пришлось работать, ты бы лежала в пуховой постели и день и ночь и вставала бы только поесть. Мне так жалко тебя, Корнелия, ты столько работаешь. И кроме того, тебе приходится заботиться о лошади, которая кусается.

— Лошадь вовсе не опасна, она только по временам с ума сходит по жеребцу.

— Смотри, остерегайся её! — уговаривал Август и выказывал всякую заботливость. — А если ты услышишь о какой-нибудь другой лошади, то я куплю её тебе. Обязательно куплю.