А жизнь идет... - Страница 36


К оглавлению

36

Что за представление началось в докторском доме! Мать была неутешной и вне себя от волнения, доктор хотел было поехать с сыном в больницу в Будё, но пароход местного сообщения должен отправиться на юг только через три дня, и отцу самому пришлось вправить ногу и положить её в лубки. Мальчик больше не смеялся, он кричал.

На следующий день докторша прибежала к Августу, ещё более неутешная: её мальчик провёл ужасную ночь, он всё время кричал, может быть, он уже при смерти, отец, доктор, так крепко забинтовал ему ногу, что она отнялась, — по крайней мере так казалось; он дал мальчику сонные капли, но сын не спал всю ночь. Она просила дать ему дозу побольше, но он не дал. Впрочем, она слыхала... Докторша упросила Августа выйти с ней на улицу, отвела его подальше от гаража и всё продолжала говорить и объяснять: люди были к ней так добры, одна соседка зашла к ней, — она знает кого-то, кто может усыпить её мальчика, у неё у самой был мальчик, который, тоже орал и не спал. Август должен помочь ей, да благословит его бог...

Ну, конечно, Август захотел помочь докторше, помочь маленькой хорошенькой Эстер, которая сама не спала всю ночь и была вне себя.

— Ступайте пока домой, — сказал он, — я только накину на себя куртку и догоню вас.

— Ты думаешь, что разыщешь её?

— Об этом не беспокойтесь, — отвечал Август.

Уж этот Август. Он так хорошо умел уверить в том, что сдержит обещание. «Об этом не беспокойтесь!»

— И это было бы удачно именно сейчас, — говорит докторша: — моего мужа после обеда позвали к больному, и он думает, что не скоро вернётся обратно.

Август поглядел на часы и сказал:

— Она будет у вас прежде, чем на часах будет шесть!

Август сдержал своё слово, он привёл её. Ему пришлось хитро расспрашивать о ней в Южной деревне. Она, как обычно, пропадала где-то, вечерами уходила в город. Он нашёл её в хижине у старого лопаря, где она жила. Перед тем как войти, он перекрестился, чтобы с ним не случилось чего плохого. Осе согласилась. Осе ничего не имела против того, что её звали в дом доктора.

— Вот удачно, что я застал тебя, — сказал Август.

— Я ждала, что за мной придут, оттого я и дома.

— Это перелом ноги, — сказал он.

— Я чувствовала это на себе, — отвечала она.

Услыхав, что она чувствовала это на себе, Август опять перекрестился: чёртова баба! Они тронулись в путь.

— Ты, пожалуйста, не ходи со мной! — сказала она и отмахнулась от него.

И она зашагала одна, царственной поступью, с сознанием собственного достоинства. Дойдя до дома доктора, она, ничуть не усомнившись, поднялась по парадной лестнице; докторша впустила её и повела в комнату больного. Словно по уговору, они шли по лестнице тихонько и не разговаривали. Правда, доктора не было дома, но и прислуга не должна была ни о чём знать.

Осе наклонилась над постелью и осторожно взяла больного за руки. Мальчик до того удивился, увидав её, что свистнул. Его крик прекратился. В сущности, у него не было никакой причины кричать, и он кричал только потому, что был гадкий ребёнок и криком добивался сочувствия матери.

— Погляди-ка! — сказала мать и откинула одеяло, — это была жалоба на мужа, доктора. — Погляди-ка, большие твёрдые щепки, привязанные чем-то вроде проволоки, — что ж тут удивительного, что он кричит! Завязано, забинтовано...

Осе провела рукой вверх и вниз по бандажу и опять накинуло одеяло. Она заметила, что мальчик с любопытством разглядывает безделушки, которые свешивались с её пояса, и даже хочет сесть, чтобы лучше их видеть. Осе отстегнула пояс, подала ему и сказала:

— Подержи немного!

— Подержать пояс?

— Да, можешь поглядеть на него.

Ей не пришлось упрашивать его. Удивительные вещи! Железная трубка с продырявленной железной крышкой, — тонкая работа, и сама трубка, хорошенькая и совсем крошечная. Табак в меховом мешке, нюхательный табак в другом, трут и огниво, вещицы из кости и из серебра, иностранная монета с ушком, ножик в ножнах, ножик с инкрустациями, ножны со значками и насечками. И наконец — сердце!

— Раскрой его! — сказала Осе.

Внутри маленькая губка, ничего странного, ничего бросающегося в глаза.

— Понюхай! — сказала Осе.

Мальчик понюхал и сказал:

— Дрянной запах! Мама, понюхай ты!

Они нюхали оба, и Осе сказала мальчику:

— Понюхай ещё немного!

Никогда мальчик ничем так не интересовался, как всеми редкостями на поясе у Осе, но теперь он устал, руки его ослабели, и ему захотелось отдать всю эту роскошь обратно.

— Подержи ещё немножко! — сказала Осе.

— Зачем? — запищал было мальчик, но покорился и опять стал разглядывать вещи. Он сильно устал и заплакал, глаза его стали маленькими, начали слипаться, потом он вздрогнул и закрыл глаза совсем.

— Он спит! Подумай только, он спит! — зашептала в экстазе докторша.

Осе направилась к двери и кивнула, чтобы и фру шла за ней. В коридоре они остановились. И тут Осе стал говорить таинственные и глубокомысленные вещи маленькой Эстер, она стала кривляться, гримасничать и притворяться, словно это было нужно, придумывать всякие странные вещи: вдруг схватила себя за язык и стала вертеть им во все стороны. Маленькая фру Эстер находила её и страшной и великолепной в одно и то же время, с распущенными чёрными волосами, доходившими ей до плеч, с большими лошадиными зубами и холодным и гордым лицом под шапкой. У неё были длинные, нечистые руки, на пальцах множество крупных колец.

— Я не знаю, как мне благодарить тебя, — сказала фру.

Осе: — Когда он проснётся, снимите с него рубашку и наденьте её изнанкой наверх.

36